Блог Петербургского Театрального Журнала, 2 июня 2018 года.
Рецензия Анны Кисловой на спектакль театра драмы им. Ф. Волкова (Ярославль) «Пилорама плюс»
К пьесе мог бы быть подзаголовок «Записки сумасшедшего». Талантливая пьеса Натальи Милантьевой — монолог молодого парня-работяги Сани, безнадежно влюбленного в свою одноклассницу Катю, жену другого. Это случай «роковухи», когда бесполезно бороться с проклятым чувством. Отверженный Саня возводит по кирпичику (по дощечке) виртуальный мир, постепенно населяя его своими оппонентами, которым, волнуясь, можно ответить (отвесить) по полной, а главное — там он ведет диалоги с «ней»: сама не понимает, как любит его. Эти диалоги он ведет, страстно волнуясь и споря, доказывая, сердясь и крича в визуальную пустоту, которая для него заполнена. Он уже обжил ее. Она полна голосами, главное — его голосом, кричащим единственную правду.
Он прошел все стадии «односторонней любви»: надежда, пьянство (оно периодически продолжается), убеждение ее в том, что ни с кем ей не будет так хорошо, полная безнадежность, демонстрация своих достоинств, физических и профессиональных. Внушение своей визави, что она на самом деле никому не нужна, никто плюнуть на нее не захочет: «На себя-то посмотри, вся зачуханная», с мысленным затверживанием ее облика.
Пример такой исступленной мечты нам задал Чехов в «Черном монахе». Таня там говорит Коврину: «Андрюша, с кем ты разговариваешь?» — а он говорит с пустотой, в которой — соблазн другой жизни, искушение неземным счастьем. А продолжил Гоголь в «Записках сумасшедшего». От невзаимности всего — построение виртуального мира, в котором ты живешь с этой своей торбой-мечтой-любовью, ведущей к смерти.
На сцене — все атрибуты плотницкого цеха. Кстати, пилорамы нет, поэтому есть искушение посчитать жизнь своего рода пилорамой. Пьеса называется «Пилорама плюс», и жизнь — это, конечно, «плюс» к пилораме со всеми событиями, которые транслируют нам по радио, отмечая те, которыми был славен данный год.
Все, что делает Виталий Даушев — Саня, — а он пьет, матерится, вспоминает, спорит, падает мертвецки пьяный, — рождает чувство, которое состоит из боли, хохота, блаженства и отваги.
Есть эпизод: Саня делает на станке куколку для внучки начальника цеха (где этот начальник? где эта внучка?). Деревянная куколка — это образ его любви: девочка в туфельках с пуговками, как на детских иллюстрациях Конашевича, в чуть колышащемся деревянном платьице — такая послушная Катенька, деревянный нежный истуканчик. А может, это — Катенькина дочка от него, Сани, ее портрет.
Сцены в цеху перемежаются с видео. Там на экране в черной шапке и куртке, с вечной сигаретой во рту — он, неприкаянный, в каких-то подворотнях, и «она» — в шали, с бледным лицом, с виолончелью за спиной, ибо «вместе с мужем пиликают в своих филармониях», его Мадонна. И он все ее уговаривает, убеждает, а она все бежит мимо какой-то кремлевской стены по снегу, как монахиня на картине Добужинского. А потом он все спорит в цеху. Коллеги — есть они или нет? Виртуальный коллектив, который в результате исключает его из своих пилорамных рядов.
В положении Сани есть своего рода юмор, жуткий комизм отвергнутого влюбленного. Комедия. Лицо Катиного мужа тоже появляется на экране. Он доброжелательно советует Сане обратиться к психологу. «Виртуальные» коллеги находят ему девушку из молочного отдела гастронома. Мы видим на экране, как он бежит от нее по искривленной перспективе, словно от змеи, шатаясь и чуть не падая. Потому что это — не та с виолончелью. Его алкогольные вспышки и беспамятство совпадают со вспышками и грохотом на экране, где рушатся дома и мир распадается на элементы.
Беспамятство и вновь восстановление своего уютного виртуального мира, где есть она и диалог с ней, в котором она молчит, не отвечает, а значит согласна.
И попытка: он уедет в другой город. Стоит красивый, причесанный, с цветами, передает деньги для больной дочери. Но… все то же, сначала. Дальше — бред. Было ли насилие, была ли мечта…
Сейчас главная форма в драматическом театре — монолог, часто шизофренический, ибо человек нуждается в собеседнике, и он его себе моделирует в процессе «беседы». Это самый чистый и глубокий способ познания человека. В этом спектакле-монологе — градус трагедии. Ибо Саня не пойдет к психологу, не станет жить жизнь, и Бог ему не поможет, потому что Бог помогает во всем, кроме любви и творчества, где человек действует только сам (а точнее НЕ сам). Этот спектакль именно сделан из какого-то чистого, беспримесного материала трагедии, где есть жуткая правота неправого, а катарсис совпадает со смертью.
Мне кажется, что «Пилорама плюс» — ответ на запрос многих. Очень нужно про механизмы власти и всякие «плюсы». Но хочется и «про это».