Культура
15 июня 2011
текст Ю. Кобец
Cцена из спектакля “Предместье” Пермского ТЮЗа
В этом году Фестиваль “Радуга”, проводимый Санкт-Петербургским ТЮЗом имени А.Брянцева, состоялся в 12-й раз. За это время, пройдя длинный и извилистый путь “в ногу” с фантастически меняющимся обществом и отказавшись в результате от своего первоначального адресата – “спектакли для подростков и юношества”, фестиваль не изменил постоянным друзьям и верным зрителям. Ведь давно уже сложился круг людей (режиссеров, драматургов, худруков, завлитов и директоров), работающих в театрах для подростков и молодежи (ТЮЗами они теперь называются или как-то иначе), который, к сожалению, сегодня не очень-то расширяется.
“Радуга” открылась и закрылась двумя спектаклями большой формы, мощными, густонаселенными полотнами: Элмо Нюганен дал старт фестивалю постановкой “Красные носы” своего таллинского Городского театра, а на закрытии хозяева сыграли “Короля Лира” в постановке своего руководителя Адольфа Шапиро. Между ними расположились девять спектаклей, преимущественно камерной формы, каждый раз сочиняющих для себя и своего зрителя новое пространство в стенах просторного питерского ТЮЗа.
Человек, родившийся в прошлом веке и проживший там большую (а может быть, и лучшую?) часть жизни, всегда пытается понять принципы, по которым строится то или иное явление, сквозную идею. К примеру, афиша фестиваля. Ведь то, из чего она состоит, может поведать о многом, ответить на вопросы, которые неизбежно ставит перед нами театральная реальность как в России, так и за ее пределами. В этом году на фестивале сделать это было непросто.
Если бы существовал приз зрительских симпатий, его, безусловно, разделили бы два спектакля – “Волшебная ночь” софийского Театра “Иван Вазов” (Болгария) и “Балетмейстер” эстонского Театра “Эндлa” из Пярну.
Молодой эстонский драматург У.Вади устремился по пути Булгакова (который сочинил “Театральный роман” на
материале подлинных реалий жизни МХАТа 20 – 30-х годов) и построил свою фантазию-шутку “Балетмейстер” на подлинных фактах эстонской истории 1940 года. Обыкновенного пожарного Эрика вербуют представители национального сопротивления и отправляют в Страну Советов вызволять из психиатрической клиники президента Эстонии. Прикрытием этой сверхсекретной миссии станет мужской хореографический ансамбль “Брошечка”, руководителем и балетмейстером которого суждено стать толстому и неуклюжему пожарному. Бесстрашный Эрик, герой поневоле, еще с тремя эстонцами, также никогда в жизни не танцевавшими, начинает в дороге “сочинять” народные танцы, дабы не разоблачить себя. Лихие эстонские парни производят фурор своими концертами в Москве и Казани и еще ухитряются выйти живыми из застенков НКВД. Уровень юмора и национальной самоиронии авторов спектакля можно оценить по последней фразе спектакля: “Эстонию могут спасти только танцы!” Молодому режиссеру А.Ноорметсу удалось найти в спектакле золотую середину между театральной условностью, нагромождением фантасмагорических, совершенно невероятных событий и столь же ярких, невероятных персонажей и психологической правдой существования актеров на сцене.
Волнам фантазии отдался и Александр Морфов, рискнув продолжить жизнь персонажей С.Беккета, не ограничиваясь только рамками знаменитой пьесы. Вчитавшись в “Годо”, а также пролистав сочинения Ионеско и Мрожека, Морфов, не то болгарский, не то российский режиссер, сочинил свою версию. “Что произошло бы в день после вечера, когда посланник сказал Владимиру и Эстрагону, что Годо не придет?” – спрашивает режиссер. И объединив четырех беккетовских персонажей в двух – Гого и Диди, двух белых клоунов, попеременно примеряющих на себя маску рыжего, – сочиняет вместе с блестящими актерами П.Пеевым и Т.Елмазовым их последний день и последнюю “волшебную ночь” с очередной попыткой самоубийства в финале. В то, что она осуществилась, счастливый зритель верит с трудом. Он больше верит в бессмертие лицедейства, покоренный мастер-классом импровизации, который продемонстрировали пять актеров из Софии.
Много вопросов вызвал спектакль Саратовского ТЮЗа “Проклятие голодающего класса” по пьесе Сэма Шепарда. Микрофоны, приклеенные к щекам актеров, разнобой искаженных голосов, никак не сливающихся в диалоги, совершенно неуместные здесь танцы, взрыв машины и полет актрисы над сценой, самодвижущийся по дому холодильник и прочее… только нагромождают эти неразрешимые вопросы к авторам спектакля. Нужно отдать должное выдумке и фантазии американского режиссера Ли Бруера, но переизбыток всего и вся на сцене, напоминающий работы дебютантов, что пытаются в одном спектакле показать все, на что способны, в итоге запутали вконец прозрачно написанную знаменитым драматургом историю семьи. Вспомнился давний фильм В.Вендерса “Париж, Техас”, сценарий которого написал С.Шепард, еще раз подтвердивший репутацию блестящего драматического писателя. Это информация для тех, кто после саратовского
спектакля подумал, что пьеса принадлежит посредственному драматургу.
Человека, родившегося в прошлом веке и повидавшего там много хорошего, прошлый век приучил к ясности, внятности, стройности высказывания, будь то пьеса, актерская трактовка роли или режиссерское прочтение материала. И что с этим поделать? Как связать, например, спектакли по пьесам Шекспира и П.Пряжко, Беккета и В.Дурненкова, молодого А.Молчанова и фактически такого же молодого, на день написания “Старшего сына”, А.Вампилова? Кстати, пьесу Вампилова сегодня вполне можно отнести к “новой драме” (как лихо закрутили сюжет два взрослых пацана, которым, реально, просто негде переночевать!).
К финалу, впрочем, внутри фестиваля выстроился некий сквозной сюжет, который можно именовать примерно так: “Современная пьеса и ее сценическое прочтение”. Поклонники современной драмы могут порадоваться, потому что подобного на “Радуге” давно не наблюдалось. Современная драматургия, а не классика или проза, как это было на прошлых фестивалях, в этом году главенствовала.
“Запертая дверь” П.Пряжко петербургского центра “МИГ” (любимое детище лаборатории “ОN.Театр”) – радость, скорее, “районного масштаба”; в фестивальной афише перед спектаклем можно поставить большой вопросительный знак. На протяжении часа молодые люди (на экране и реальные – перед ним) пьют чай, говорят по телефону, меряют обувь, курят, говорят и молчат ни о чем… Никакие судьбы при этом не “разбиваются”, судьбы вообще, кажется, неинтересны драматургу. Подобный эксперимент, родись он в школе, среди учеников 8 – 9 классов, был бы милым и очаровательным, но считать увиденное полноценным спектаклем трудновато. Если вам на протяжении часа повторяют на разные лады: “он/она ни о чем не думает…”, доказывая пустоту героев и окружающей их жизни, так к финалу и вам также ни о чем думать не захочется. Остается только пожалеть это безэмоциональное, аморфное поколение. Ведь бессмысленность и пустоту офисной жизни, как и реальной, можно показать как-то иначе и поинтересней (читай – поталантливей!) Да, аккуратно и культурно молодым режиссером Д.Волкостреловым иллюстрируется “текст” П.Пряжко. А что дальше?.. Ведь таких текстов можно сочинить 365 в год, правда, с учетом выходных – 250. А что же дальше?..
Гораздо дальше продвинулся театр из Прокопьевска со своими “Экспонатами” (прихватив по дороге спецприз жюри “Золотой Маски”), счастливо выбравший из “новой драмы” текст В.Дурненкова, более других напоминающий нормальную пьесу. Но спектакль, бесспорно, талантливого М.Гацалова (как здесь не вспомнить “Жизнь удалась”!) вызывает смешанные чувства. “История о столичном бизнесмене, приехавшем в забытый богом Полынск и пытающемся превратить этот городок в развернутое туристическое пространство”, предполагает, надо полагать, впечатляющую психологическую подлинность. Именно так спектакль позиционируется и театром, и режиссером. Но представленная “жизнь на виду” (не занятые в действии
“горожане” сидят на лавочке и наблюдают за соседями, что играют тот или иной эпизод), претендующая на новую “натуральную школу”, обнаруживает некоторые противоречия. Органично здесь существует в основном только семья Зуевых: Гена (С.Попова), ее сын Рома (А.Андрухленко), брат Саша (В.Гарднер) и особенно брат Клим (Г.Белошев), им “на раз” переиграть любую кошку, жаль, что та случайно не появилась на сцене. То, что естественно для Зуевых – борщ, слезы, мат, спрятанный автомат, – у остальных актеров получается формально. Формальные режиссерские ходы и “находки” (например, убийство Морозова, где зритель ничего не понял) вступают в конфликт с заявленной достоверностью. Как самопальный сельский ансамбль с залихватскими частушками, бесспорно, псевдонароден, так и весь спектакль несколько псевдопсихологичен. Психологизм слишком бодрый, оттого и фальшивый.
Органика актерского существования неожиданно обнаружилась в “Предместье” Пермского ТЮЗа. Режиссер победил, потому что искренне доверился ранней пьесе А.Вампилова и осторожно, почти на ощупь, последовал за автором. Через 10 – 15 минут, сидя на расстоянии вытянутой руки от актеров, совершенно забываешь, что знаешь “Свидание в предместье” почти наизусть, смотришь и слушаешь пьесу словно впервые. В спектакле М.Скоморохова не найдешь никакой подделки, никакой стилизации под “ретро”, так как не обнаружишь и актерских штампов, не услышишь ни одной фальшивой ноты. Открываются современные, разрисованные граффити ворота – и ты попадаешь в пригород середины 60-х, но “шестидесятых” не по внешним бытовым приметам, а по приметам человеческих отношений. Даже лица и весь облик Сарафанова (Н.Глебов), Нины (Н.Кайсина) и Васеньки (А.Радостев) будто сошли со старых фотографий или черно-белых фильмов, словно пробились к нам сквозь толщу времени из той страны, которой уже нет. Спектакль играется легко, с иронией, с добрым юмором и “лирическим послевкусием”, как выразился один молодой критик в “Фестивальном дневнике”. Пермские актеры с такой эмоциональной наполненностью рассказывают историю о Сарафанове и его детях, что невольно вспоминаешь шекспировского Лира, его драму одиночества и расставания с детьми.
Неожиданно фаворитом “Радуги” оказался самый скромный, по своим “выходным данным”, “Убийца” Московского ТЮЗа, удививший большинство своим вызывающим минимализмом. Здесь сложилось и идеально совпало все – пустое пространство с несколькими панцирными сетками от старых кроватей и сломанными стульями, разложенная на четыре голоса очень простая, ничем не шокирующая история нескольких дней жизни студента Дюши, очень осторожно и нежно “темперированная” режиссером Д.Егоровым. Художник совпал с режиссером, режиссер с актерами, а все вместе – с удивительной по простодушию и искренности пьесой Александра Молчанова. Спектакль подробно отрецензирован в центральной прессе, но нельзя еще раз не сказать об удивительном способе актерского существования, предложенном автором и последовательно воплощенном режиссером на сцене, о редкостном
совпадении индивидуальности Е.Волоцкого с молчановским героем, так же, как и его основных партнеров, Н.Златовой – Оксаны и М.Овчинниковой – Мамы. Эмоциональная насыщенность спектакля (что уходит сегодня из театра, более того, этот “уход” подчас теоретически обосновывается), сдерживаемая режиссером во внешних проявлениях, превращают эту работу Д.Егорова в явление театра нового времени.
Человеку, прожившему большую (и, бесспорно, лучшую!) часть жизни в прошлом веке, трудно объяснить нынешний хаос наступившим постмодернизмом, художественным принципом “калейдоскопа” (читай – “винегрета”) или разорванностью, фрагментарностью картины всего обще-жития, а потому – и театра. Да, отсутствие целостности, поверим, является приметой времени, но соглашаться с этим почему-то не хочется. Ведь “Радуга” за семь дней реально доказала, что чаемая стройность, ясность и внятность высказывания возможны. Хотя бы в рамках одной режиссерской интерпретации, одного спектакля, одного театра. И будем надеяться, что в будущем – и в рамках одного фестиваля.