Любовь и смерть под полиэтиленом (ФЕСТИВАЛЬНАЯ ГАЗЕТА)

«Ромео и Джульетта»

ТЮЗ им. А. А. Брянцева

Режиссёр А. Морфов, художник С. Пастух

«Ромео и Джульетта» А. Морфова похожи на трёхчасовую вечеринку в духе сериалов с «Netflix». Аудитория предельно конкретная — подростки. Создатели спектакля стремятся говорить с юным зрителем не про отвлеченные материи, но про него самого.

Чирлидирши, группы поддержки, юноши в костюмах а-ля американский футбол и модных кроссовках — вся эта весёлая тусовка выбирается на сцену ещё до начала спектакля. Чтобы учащийся средней школы номер N, входя в зал встрепенулся и перестал бояться, что сейчас его бедного опять будут прессовать Вильямом нашим Шекспиром — велеречивым и совершенно непонятным.

Отовсюду свисают гирлянды, в центре площадки — потрёпанная, с намёком на аутентичность постсоветская маршрутка. В раскиданный повсюду поролон хаотически воткнуты «обломки» условно античных статуй, в глубине сцены полукругом возвышается трибуна. Но главным «символом» спектакля становится даже не автобус и не все, что вокруг него. Больше всего запоминается почему-то чёрный полиэтилен, под которым в финале оказываются похоронены главные герои. Такой образ смерти.

А начинается спектакль легко. Гурьба студентов театрального института обживает пространство, разминается, кто-то в шутку дерётся, кто-то отплясывает. Мелькают цветные волосы, панковские, наряды образца 90-х, прямая калька с Эми Уайнхаус — и прочие условно молодёжные и условно современные образы. Но уже к середине первого акта веселья нет и в помине.

Взрослые в этом спектакле играются почти безоговорочными злодеями. Князь (А. Слепухин) отстранённо судит, отец Джульетты (А. Титков) существует попеременно то в интонации напыщенной декламации, то в приступках гнева — тогда как отец Ромео (К. Таскин) наоборот настолько тих и кроток, что его как будто бы и не слышно. Мать Джульетты (М. Полумогина) индифферентна к дочери, и ко всему, что ее окружает. Должно быть, это скептицизм от усталости и тоски по своей слишком рано определившейся и ставшей степенной жизни: она ещё пытается кокетничать с ровесниками дочери, но радости ей это не приносит. Причина несчастий Ромео и Джульетты — именно в этих почти сплошь лишенных человечности фигурах.

Один Лоренцо (Б. Ивушин) — воспринимается поколением «детей» как «хороший». Ивушин тоже играет своего персонажа условно современно: этакий постаревший хипстер, дни и ночи проводящий в своём розарии. Что он выращивает в этом райском уголке — вопрос. Чем занимается в свободное время, раз уж у него так непринуждённо в кармане валяется снотворное явно посильнее пустырника — тоже вопрос. Во всяком случае, Джульетта (А. Слынько) хватается за протянутую им пробирку непонятного содержания как за спасение. Хотя безгрешного благодетеля Ивушин совсем не играет.

Джульетта здесь — ещё почти ребёнок. Актриса делает её дерганной, неловкой, истеричной и местами даже неприятной — и решение это безусловно оправданно. Её Джульетта, полюбив, не взрослеет в секунду, но её чувство настоящее — в том-то и парадокс. И что с этим чувство делать она сама не знает — и именно поэтому кажется смешной, принимая снотворное, например.

Вроде бы есть в спектакле Ромео (Д. Ткаченко). Вроде бы любит, вроде бы всё в порядке… Отлично видно Тибальта (Ф. Федотов). И даже не из-за модных кроссовок. Вендетта — это для него почти спорт. Бодрый, подвижный, этакий заводила без царя в голове — герой искренне бесится, что ему не дают поставить на своё место этого несчастного Монтекки. Но Тибальта убивают ещё задолго до конца спектакля. И одна Слынько с её оригинальным подходом к роли общему тону уже сопротивляться почти не может. Во всяком случае, её альтернативная линия отходит на второй план.

По мере приближения к трагическому финалу спектакль становится всё более серьёзным — вечеринка сворачивается, весёлость приобретает оттенок отчаяния. Юмор, заданный в начале, уходит — остаются только шутки ниже пояса и недвусмысленные намёки от подчёркнуто неприятной компании Ромео, которая, разумеется, не понимает, на кой ему Джульетта. Остаются непринуждённо вворачиваемые в текст Шекспира «офигеть» и «да пошёл ты» — но и они не бодрят. В итоге всё оказывается похоронено под громадным куском чёрного полиэтилена, который Джульетта мучительно долго натягивает на себя и уже погибшего Ромео.

Пластмассовый мир победил — и в прямом, и в переносном смысле. Трагедия победила.

Алина Арканникова, студентка театроведческого факультета РГИСИ