Театральный фестиваль «Радуга» с начала нулевых годов проводится петербургским ТЮЗом им. Брянцева. Каждый год здесь собирают срез международных сценических опытов, не всегда «подросткового» спектра. И хотя фестиваль больше придерживается классики, в афише – Некрасов, Островский, Достоевский, Чехов, программа дает увидеть максимум форм и жанров. Нынешний, «совершеннолетний», фестиваль оказался созвучным актуальным политическим событиям последнего времени.
Открыли смотр французы постановкой Авиньонского фестиваля. Пока чиновники в приветствиях напирали на то, что в этом есть чрезвычайный символизм, так как только что прошла встреча президентов обеих стран, и держались за традиционное «искусство вне политики», лучшим своевременным каламбуром стало высказывание режиссера Адольфа Шапиро о том, что хорошо бы, чтобы и «политики не были вне искусства».
Режиссер и директор фестиваля Оливье Пи ставит Эсхила, которого считает первым защитником демократии, давно. В одной из интерпретаций даже сам играл Прометея. Именно трагедию «Прометей прикованный» Пи взял за основу тетралогии, которую представил в прошлом году на юбилейном фестивале в Авиньоне. Тогда играли пятичасовой спектакль под характерным названием «Эсхил. Пьесы войны», куда входили батальные «Семеро против Фив» и «Персы». Как Эсхил драматизировал миф под углом зрения своего века, так Пи с легкостью, присущей, кажется, лишь французам, обращается с громоздким текстом, укладывая его в борозды насущного смысла.
На «Радуге» показали уже укороченную версию-дилогию: «Прометей прикованный. Просительницы». В этом проекте участвует всего три актера, и хоровую трагедию Пи раскладывает на камерную команду исполнителей. Они словно пришли на репетицию – так нетеатрально выглядят артисты, когда всходят на узкий помост между зрительным залом, расставленным амфитеатром. Театр начинается тогда, когда страстно звучит первая фраза архаичного стиха, аккумулируя собой все напряжение, всю вертикаль трагедии – так как нет ни декораций, ни костюмов, ни хора. Прометей Фредерика Ле Сакрипана – молодой красавец с ясным ликом и истощенным торсом Христа – поплатился за любовь к людям. Но терпеливо принимает уготованные мучения, когда его собираются распять на скале. Прометей, по мысли Оливье Пи, архетип политического узника, восставший против власти. Не титан, противопоставивший свою волю воле Зевса, а революционер, чья миссия сломить «власть и силу». Трагедия в авторской редакции режиссера разыгрывается в смысловом треугольнике «свобода–власть–закон».
Обе части связывает единый персонаж. Это Ио (ее играет мужчина, Филипп Жирар, сжимая под мышкой чемодан), ее возжелал Зевс, и она, гонимая ревностью Геры, очутилась за пределами Греции – в Ливии. В этом образе Пи видит прародительницу всех беженцев мира. И «Просительницы» – о дочерях Даная, потомках Ио, которые бегут из Сирии, от угнетения Египта, в Грецию – становятся ответом на наши сегодняшние вопросы. Как, защищая чужих, не погубить свою страну, не подвергнуть ее угрозе? Оливье Пи венчает эту дилемму высоким гуманистическим посылом: вкладывает в уста героя-правителя, давшего убежище, призыв к «незваным гостям» о смирении.
Озабоченность театра этой темой едина во всех странах. Документальный спектакль-репортаж «Квота на жизнь» о несуществующей стране Евросоюза, которая столкнулась с проблемой нашествия беженцев, привезли на фестиваль из Латвии. Тема же неограниченной власти и довлеющей тирании отразилась в спектакле Русского театра Литвы «Король Лир». Руководитель театра режиссер Йонас Вайткус – важный для театральной Литвы человек, выучившийся в русской театральной школе, успел многое сделать как педагог для литовского актерского образования. Разница между ними как раз бросилась в глаза. Лир в исполнении литовского актера с русской выучкой Витаутаса Анужиса – эпицентр спектакля, живое подтверждение известного трюизма, что «Лира» можно ставить только при наличии готового к этой роли артиста. Вайткус видит царство Лира как первобытное племя, где человеком правят простые инстинкты: ты – мне, я – тебе. Одевая актеров в облегающие телесные трико, тем самым обнуляя статус героев и создавая единую биомассу (на заднем пустом фоне придворные будут непрестанно копошиться, как клубок змей), режиссер словно отталкивался от фразы Шекспира: «Человек по сути своей голое двуногое существо и только». Лир же выведен в зашкаливающий гротеск: он, как болезненный садомазохист, любит бить себя и уязвлять других, насыщать свою самооценку унижениями и далее по списку. Так и хочется сказать, скользкий тип (даже голова – голая) Витаутас Анужис мимикрирует под общую стаю и ею виртуозно управляет. Стареющий властолюбец, озлобленный «ребенок» и дурашливый кривляка, в одну секунду он вызывает и смех, и отвращение. Раскаяние приходит к нему тихо, оно раздавливает его, и остается только жалкая бессильная оболочка – а в ней плещется отчаяние отца.
Тема природной тирании, присущей человеку (который нет-нет да и станет рабом собственного самолюбия), зазвучала в «Записках из подполья» турецкого театра из Анкары. О турецком театре мы знаем сегодня мало, ликбез по его истории на фестивале прочел турецкий драматург Биркан Гергюн, и все с удивлением узнали, что русский театр и здесь пригодился: в начале ХХ века турки взяли за основу, конечно, систему Станиславского. А вот сегодняшней проблемой своего театра считают отсутствие должного уровня режиссуры. В полном ее отсутствии, судя по спектаклю государственного театра, обвинить сложно, и очевидно, что восточный темперамент в театре проживания только усиливает «правду жизни», поднимая эмоциональный градус до предела. Если Райкин, к примеру, играл в своем знаменитом моноспектакле по Достоевскому маленького человека, угнетаемого несправедливостью мира, то в турецкой интерпретации человек из подполья (Мурат Чидамлы) – это деспот и искуситель, отгороженный от мира, но желающий превосходства, ядовитый паук, поджидающий жертву. При том что в спектакле тонко прочувствованы бездны человека Достоевского (между Богом и насекомым), у русского зрителя настоящее восхищение вызвала простенькая музыкальная сценка, где актеры из подручного реквизита (стола и пары зонтиков) собирают импровизированную пролетку и лихо поют, пританцовывая, на незнакомом, но чарующем языке.
Елизавета Авдошина // Независимая газета, 5.06.17