Петербургский театральный журнал
3 июня 2015
текст М. Дмитревская
В рамках фестиваля «Радуга».
Несовременный концерт. Учебный театр Школы-студии МХАТ. Режиссер Виктор Рыжаков
Я только что со спектакля. То есть, они сейчас играют второй раз (идет фестиваль «Радуга»), а я уже пишу.
И даже могу объяснить, почему тороплюсь.
Спектакль курса Виктора Рыжакова «Несовременный концерт» сделан из таких легких энергий (Рыжаков — мастер легких театральных энергий), которые могут во мне до завтра не сохраниться. Они вообще долго не хранятся, испаряются, улетают, не оседая длительным эмоциональным впечатлениям. Им отзываешься синхронно времени спектакля: и слеза тут секундная, и улыбка-смех тут же во что-то переходят, смываются следующей эмоцией. И сейчас я пишу лишь отзыв на этот студенческий спектакль, чтобы сохранить отзвук его и не утяжелять впечатление сопоставлениями (с Херманисом, например)…
Сюжет? Да нет там никакого сюжета. Есть гуманистический педагогический посыл и, как его следствие, есть «экспедиционные» наблюдения студентов за старыми людьми, записи их монологов — кусочки doc. театра — старые песни и новые танцы (над спектаклем работали педагоги, списочный состав которых равен количеству исполнителей). И это — перечисление песен и фрагментов — ничего не скажет о спектакле…Воздух в рюкзаке не унесешь, а этот спектакль сделан из воздуха, из которого, как когда-то учил меня Габриадзе, получается в искусстве “все хорошее”.
Этюды? Да, собственно, и не этюды — кусочки монологов не завершены, не разработаны драматургически, обрываются, где хотят… Рассказы простые. Здесь нет сногсшибательных историй, это просто схваченная, услышанная речь — о том о сем. Монологи — с подмеченными старческими перескоками, алогизмами, шамканьем (его многовато) и моментальным переходом в собственную, студенческую, безудержную молодость, желающую петь и плясать. Что поют? Весь ХХ век — от битлов до «Свинарки и пастуха» и «Небесного тихохода», но часто поют не прямо песню из фильма (например, из «Весны на Заречной улице», сцену из которой только что сыграли), а что-то рядом, похожее, да не то.
Это не ретро, совсем не ретро. Импрессионистски аккомпанирующий рассказам видеоряд может вдруг нелогично зафиксироваться на Чаплине, а не показывать (условно!) принадлежащего данному эпизоду Рыбникова. Или вдруг кадры «Титаника» плавно переходят в мерцающую на белых стенах декорации черно-белую фотографическую абстракцию. Видео ни в коем случае не иллюстративно, оно ассоциативно и должно давать лишь настроение.
Они играют смешно (диалог двух глухих стариков с одним слуховым аппаратом и одной бутылкой водки), эксцентрично, часто пародируя культуру того ушедшего века, к которому принадлежат их герои послереволюционных дат рождения. Они владеют переходами и вообще — тонкими инструментами. Вот это особенно дорого. Не красят, не впадают в жанризм, не выдавливают из меня слезу по случаю близкого по времени собственного «периода дожития» или воспоминаний о маме. Они существуют (важное такое слово, его любил режиссер А. О. Сагальчик, которого почему-то сегодня мне хочется вспомнить, зная, что это прочтет Виктор Рыжаков…). В лучших эпизодах они словно тонким пинцетом прикасаются к внутреннему, сокровенному — и быстро отскакивают назад, чтобы не стать хирургами и не препарировать жизнь. Здесь не та задача.
Так что же это?
Сейчас мне кажется, что это поиски интонации. В данном случае — в рассказе о стариках. Это поиски некого общего состояния, когда мы, молодые, рассказываем о старости, оставаясь молодыми, но понимая, что и наш час придет. Поскольку исполнители молоды, талантливы, обучены, то понять и воплотить старость как иссякание жизненной энергии им не дано. У их стариков и старушек глаза горят, а голоса крепнут в воспоминаниях о молодости. И часто именно эта энергетическая наполненность дает пронзительную ноту (осознаю словесный штамп, осознаю, найдите синонимы сами, я тороплюсь…) в рассказах о прожитой жизни.
Меньше всего мне понравился финал, когда, подустав изображать старость, студенты возвращаются в свой ретивый борзый возраст и зажигают в полуакробатических танцах (следы зачетов по спец.дисицплинам, взятые в дело). Они словно освобождаются от груза навязанных лет, от необходимости играть конец, находясь в начале — и финальные танцы становятся этаким сеансом самореанимации. Ребята демонстрируют прыть и умения, красоту и стать, лишь в финале сгибаясь опять в страческо-подагрических корчах. Финал формальный и сработанный другими, нежели весь спектакль, инструментами. Более грубыми.
У сценической композиции нет жесткой конструкции, спектакль развивается голосами, настроениями и индивидуальностями. Курс страшно талантлив весь, но я же имею право назвать Степана Азаряна (с лицом то ли Дастина Хоффмана, то ли молодого Ростислава Плятта) и Алевтину Тукан с ее абсолютным сценическим слухом и внутренним сиянием (только б не погасло…). Назвать только потому, что в чреде прекрасных однокурсников они сегодня (именно сегодня и именно на первом спектакле) заставили меня поверить-всхлипнуть-остановиться…
Ну, вот, они сейчас доиграли свой второй спектакль на Новой сцене Александринки, а я как раз дописала. За скоропись не извиняюсь, ведь это не рецензия, а отзыв, краткий отзвук увиденного, отзыв на то, что имя имеет: «Несвоевременный концерт», учебный спектакль третьего курса. И отзыв на то, что иногда не хочется никак поименовывать, чтоб не улетучилось сразу.