«Бальзаминов». Воронежский Камерный театр. Режиссер – Михаил Бычков, художник – Николай Симонов.
Русский простор – криво заштукатуренная стена панельки. Типовые балконы, четыре одинаковые ячейки – клетки квартир. Маленькие комнатки, из которых в большой мир никто не выйдет и на авансцену не ступит, перемещение – максимум на этаж выше.
Бальзаминов – русский мечтатель. Сидит Мишенька на тесной кухоньке советской квартиры в алюминиевой ванночке – маленький, мокрый, наивный, и грезит – о машинах, о яхтах, просто о том, чего нет…Маменька, только свет не включайте, «впотьмах мечтать лучше». Яхты в итоге даже не понадобятся: переменить простецкие тканевые семейники в клеточку на золотое шелковое белье – уже счастье, его предел.
Режиссер М. Бычков соединяет театр и кино – появляется стилистика советских и индийских фильмов, сериалов на Первом канале и психоделической анимации. Музыка соответствующая: вальсируем под Микаэла Тавердиева, релаксируем под восточные Manohari Singh.
Открывается один блок, на три оставшиеся камера проецирует крупные планы – лица актеров, подробности быта. Утренний свет, цветок в горшке, фотообои с берёзками – ленивая безмятежность, застывшее теплое детство, в котором остаться бы навсегда. Но, с другой стороны, хочется вырваться, убежать от этих до дурноты привычных упаковок лекарства «Фармацвет», моющих средств «Fairy», красно-белых столовских чашек, газовых плит – в другие миры. Хотя бы за стенку – в азиатскую сказку, болливудский рай. Фарсовые Шахерезады – Раиса и Анфиса – вальяжно выпускают кольца кальянного дыма, побрякивают браслетами, с нарочитым южным акцентом, любуясь собой в зеркале, протягивают: «Тоска-а». Странная их, азиатская, тоска. Мишенька вот от своего, русского отчаяния – с головой в духовку лезет. Но при попадании в мир фантазии – самозабвенно закручивается в танце живота с шамаханской царицей. Такой нелепый псевдосантехник – в кислотно-оранжевом комбинезоне гастарбайтера на фоне узорчатых ковров и тканей, но – счастливый.
Еще один рай – белоснежный спа-салон Белотеловой, с массажным столиком и шелковыми халатами. Главная цель – задержаться здесь, понравится пышной, гладкой и сытой невесте. Работа такая у Бальзаминова – уверенно и
четко отвечать «влюблен», механически, с трудовым усердием чмокать руки, шею, грудь Белотеловой.
Замечательно существование актеров в спектакле: герои «советского блока» – вариации национального характера. Их речь стилизована под народный говор, одежда – современная, а чувство от игры – узнавание. Наших, ментально близких людей. Бальзаминова Т. Чернявской – круглолицая, светлоглазая, переваливающаяся по кухне мама-бабушка в чепце и халате в цветочек. Покормит, попричитает, пожалеет, поругает – мягко, заботливо. И в пару к ней – Матрена Н. Шевченко с очками в роговой оправе, с вязаным шарфом на поясе – старая добрая уборщица в школьной столовой, чуть грубоватая, простая. Не знает она, к чему сон Бальзаминовой, коли не к дождю, да и вообще вопросы глупые какие-то, вот посуда грязная в раковине. Сваха Красавина Т. Цыгановой в цветастом платье и пиджачке – деловитая работница районной бухгалтерии, причмокивает, водит глазками туда-сюда, сама себе и воды нальет, и в холодильник заглянет, от водочки не откажется, всем подсобит и про себя не забудет. А когда Мишенька аля Гамлет будет читать монолог о несправедливости – Красавина заливисто засмеется и станет фотографировать его на телефон. Реакция абсолютно естественна – не дорос еще Миша, не к лицу ему – инфантильному маменькиному сынку с подростковыми усиками, да и среди кастрюль и тарелок поза монолога выглядит неловко.
Бальзаминов Михаила Гостева –вдохновленный, наивный, слабенький, добрый, слегка нервный мальчик. Легко воодушевляется, замечтавшись об идеальном мире, легко поддается истерикам, когда кто-то пытается вернуть его в реальное, поминутно плачет (искренне! все лицо в слезах), широко улыбается во все зубы. «Будь счастье, так всё бы было», – с отчаянием и обидой кричит Мишенька. Просто хочется какого-то неведомого счастья, просто, чтобы оно вдруг случилось. Даже от мысли об этом голова кругом идет – маменьке и Матрене в четыре руки, орудуя шампунем, приходится вымывать фантазии. Сама возможность женитьбы – абсолютное счастье, выражаемое в светящемся взгляде Бальзаминова и не менее ярко светящемся бенгальском огне. Буквально празднование Нового года.
Финал – отход в легкий сновиденческий сюр. Что неудивительно – в здравом уме осуществление мечт вряд ли возможно…Проекция Бальзаминова на фоне «Березовой рощи» Куинджи. Он один – и гармония. Большая рука Белотеловой, за шиворот переносящая фигурку Миши наверх – в ее спальню. Сзади теперь уже мечта другого рода, образ побега в неведомое – «Иван-
царевич и серый волк» Васнецова. И лежат молодые на шелковых простынях, и звучат в голове Бальзаминова, застывшего с взглядом в пустоту, названия пьес Островского и пословицы, слова мешаются между собой: «В чужом пиру сочтемся», «Не все коту похмелье», уже просто бессвязно – алтын, сани, бог пошлет, счастье. За чем пойдешь – то и найдешь. За чем шёл? Всё то, да не то.
Русская сказка, русская легенда, русский миф. Мечты о неизвестном, непредставимом рае, надежда на авось, на волшебных волков и царевичей, с которыми ускачешь в даль, на руку невидимого некто, который разом унесет от всех бед и печалей. Вечные и невымываемые грёзы, которые с Бальзаминовым и с нами – и в избе, и на советской кухне, и в каждой пятиэтажке.
Алена ХОДЫКОВА