ПО ДОРОГЕ В
Московский театр юного зрителя
Режиссёр — Кама Гинкас
Текст студента театроведческого факультета РГИСИ Антона Алексеева
Кама Миронович Гинкас – легендарная фигура для петербургской публики. Молодые театроведы уже изучают его спектакли в курсе истории театра, а те, что постарше сами видели, как начинал студент курса Товстоногова в театре на Литейном. Гинкас уже давно переехал в Москву, поставил много спектаклей в МТЮЗе, но в Питере, кажется, по-прежнему приходят смотреть его постановки, вспоминая ранние, петербургские работы.
Фестиваль «Радуга» поместил «По дороге В…» куда-то на задворки ТЮЗа им. Брянцева, в труднодоступный, маленький Белый зал. В Москве он тоже играется при белых стенах, и в небольшом пространстве, но как же непривычно сочетается большое имя режиссера, с камерной сценой. В зале, конечно, аншлаг, даже переаншлаг – Гинкас сам пытается рассадить публику, просит выключить телефоны и дает преамбулу: «выберемся как-нибудь из этой ситуёвины».
Как и многие другие спектакли режиссера, «По дороге в…» поставлен по текстам Достоевского, вернее даже по конкретному тексту «Преступление и наказание», в который иногда вкрадываются отрывки из иных книг. Главный герой романа в наличии – Эльдар Калимулин играет Раскольникова со всеми необходимыми атрибутами: вдумчивым, но с легкой сумасшествинкой взглядом, в черном рваном плаще, и с топором, который легко под этот плащ прячется. Он настолько типичный, что просто не может быть главным героем спектакля. Он и не главный. Первая партия здесь у Свидригайлова, в исполнении Игоря Гордина. Раскольников только начинает спектакль, включая софит и вырубая свет в зрительном зале. Он готовит площадку под главное действующее лицо.
Несмотря на то, что действие, должно бы происходить в комнате Раскольникова, хозяин здесь Свидригайлов. По его велению двери могут закрываться на замок, а Раскольников даже в открытую дверь никак не может уйти – просто проходит в коридоре по кругу и возвращается на место. Комнату можно воспринимать и как чистилище – ту самую «одну комнатку с двумя клопами» в которую по версии Свидригайлова быть может все попадут после смерти. Он ведет неспешный разговор, он несколько раз намекает Раскольникову на преступление, но интересует его вовсе не это – где-то внутри скрывается собственная боль, нераскрытая и неразгаданная.
Несколько раз Свидригайлов задает Раскольникову вопрос о призраках. Мимо пробегают «двое артистов погорелого театра» (Александр Тараньжин и Полина Одинцова) с топорами в головах – не призраки ли это двух убиенных? Появляется Дуня (Илона Борисова), и сначала просто смотрит, не взаимодействуя со Свидригайловым. А может и Раскольников тоже всего-навсего плод его воображения?
Главный герой имеет возможность заранее про себя все узнать – книга с романом постоянно на виду, и он даже подсматривает туда, чтобы вспомнить фамилию Лужина, или детали убийства старушки-процентщицы. При этом, кажется, что он боится сразу узнать эту правду. Правду о том, что Дуня не любит его, правду о том, что скоро сам он совершит самоубийство. В интонациях Свидригайлова, помимо любопытства к Раскольникову, и, вполне искренней, кстати, любви к Дуне, чувствуется исповедальность. Он уже и убийство жены почти признал, и готов раскрыть все свои душевные тайны. Очевидно при этом, что раскрывает он их не Раскольникову – он тут просто повод для диалога, а кому-то высшему, тому по чьей воле Свидригайлов находится в этой белой комнате.
В финале он пытается примерить разные способы покончить с жизнью. Пистолету, из которого стреляла в него Дуня и не попала, уже веры нет. Табуретка с веревкой – как-то не слишком эстетично, прыжок в окно за которым идет дождь – кажется идеально, но в комнату вдруг врывается актер с топором в голове, который в тех же одеждах старушки, теперь играет слугу. В итоге вновь пистолет. Быстро Свидригайлов выбегает из комнаты, и мы слышим выстрел.
Комната, однако, не пустеет. Режиссер делает еще один жест в сторону от бытового прочтения романа: оставшийся на сцене слуга заходится в болезненном танце, будто бы в него прямо сейчас вселяется чья-то не упокоенная душа. Вновь появляется Раскольников, чтобы вырубить сценический свет – игра окончена, как бы то ни было Свидригайлов из своей «ситуёвины» выбрался. Кто следующий – сам Родион Романович, актеры погорелого театра, а может быть и мы – зрители? Если б знать, если б знать. Но нет у нас под рукой романа собственной жизни.