САД (по пьесе Антона Чехова «Вишневый сад»)
Театр кукол республики Карелия (Петрозаводск, Россия)
Режиссёр — Александр Янушкевич
Текст студентки театроведческого факультета РГИСИ Анны Самсоненко
«Весь мир — театр. В нём женщины, мужчины — все актеры», — шекспировская строчка, которая украшала фронтон театра «Глобус». Для времён Шекспира эта формула была большим открытием: искусство догадалось, что жизнь – что-то вроде театра, поскольку в жизни мы играем роли. Искусство в свою очередь подражает жизни: персонажи в пьесах того же Шекспира тоже играют роли: любой трюк с превращением, когда герои переодеваются и начинают, таким образом, исполнять не свою, чужую и новую роль – лучший тому пример. В театре, соответственно, получается так: актёр играет роль, которая тоже играет роль.
В спектакле театра кукол республики Карелия «САД» (по пьесе Чехова «Вишнёвый сад») нет кукол, есть только маски на лицах актёров. И это – странно: ведь этот театр — театр кукол. Задаться вопросом, почему так вышло, что кукол нет (а не списывать такое условие на современность, где границы между видами театра размыты) – не зазорно, а, кажется, совершенно необходимо. И ответ приходит, когда держишь в голове эту шекспировскую формулу: здесь актёры играют Раневскую, Гаева, Аню, Петю Трофимова, но и эти герои – тоже играют, только не людей, а кукол, марионеток, свойства которых ограничены, условно говоря, улыбкой вверх или улыбкой вниз.
Эту систему и выстраивает режиссёр постановки Александр Янушкевич. Однако очевидным этот «театр в театре» становится лишь в финале, когда на сцене остаются Фирс (Леонид Прокофьев) и умершая мать Раневской (Екатерина Андреева). Герои целуются, а затем снимают свои маски. Если вспомнить сюжет пьесы, понятно – это смерть Фирса. Но у спектакля свой собственный сюжет: это – не смерть Фирса, а смерть роли, которую исполнял весь спектакль Фирс. Маски сброшены, и замаскированная прежде «этажность» актёр-роль-роль явлена.
«Улыбка вверх» и «улыбка вниз» сделаны в спектакле достаточно просто. Все персонажи пьесы Чехова примеряют на себя роли, приближенные к их же собственному типическому (в данном случае типическое как социальное). Например, горничная Дуняша (Екатерина Швецова) надевает на себя условную маску развратной официантки. Или Раневская (Любовь Бирюкова), которая приехала из Парижа: значит, играет женщину, привыкшую к богемному образу жизни, а богемный образ жизни – это сумочка и дорогие меха. Этими наборами свойств и определены «маски».
У Чехова – замаскированные психологические гиперболы, в спектакле «САД» никакая условность и театральность не скрыты. И такая театральность почти неминуемо связана с гротеском и намеренным нежизнеподобием. Есть у Чехова внесценический персонаж – мать Раневской. В спектакле Янушкевича её роль являют как буквальное воспоминание: по сцене идёт девушка в белом платье и в белой маске. Все бы ничего, но вот только она кокетливо и бойко расхаживает по сцене. Или подарок Раневской, который приносит Петя Трофимов (Владислав Тимонин) — маленький фонтанчик в виде «Писающего мальчика», при виде которого героиня тут же вспоминает о своем утонувшем сыне Грише.
Сам САД оказывается в этом театре такой же театральной условностью, причем — почти что буквальным сдедованием театра Шекспира. Вишнёвый? Точно нет. Сад – то есть, пространство с деревьями? Тоже нет. САД – это одно железное дерево, которое под конец спектакля выкатывают на колёсиках — когда надо обозначить, что же все-таки купил себе Лопахин (Дмитрий Будников) и чего лишились наши маски. И даже не дерево, а решётка. И, может, даже не решётка, а что-то совсем непонятное – не так здесь важно дать одну точную расшифровку. А главное – даже не срубить такой САД и уж точно не построить дачи. Вот и весь театр этого театра.